Кирилл Кто – Много букоф
|
Эта история не про книжных червей, читателей и писателей с их теперешним жестким противопоставлением райтерам, писателям имен. Нет, не так, как в том анекдоте «чукча – писатель». Хотя и такая грубая упрощенная поверхностная интерпретация допустима, и меня ни сколько не смутит, если зритель пожелает ограничиться ею в процессе понимания, считывания экспозиции. Более того, я полагаю, что в ситуации, когда каждый день может произойти любое безобразие, и они так и делают – происходят — все эти аномальные потепления, техногенные катастрофы и маразматические фестивали любителей озерного отдыха под руководством членов ТСЖ «Озеро», когда время ускорилось в своем топтании на месте, а вытаптываемые им люди уже не знают, за что хвататься, за какую простынку-плинтус-соломинку, и куда, накрывшись ею, ползти, и за каким «героем на час» следовать, и в какой социальной виртуальной сети искать задушевных собеседников, вдохновения и отдохновения от реальности, от человеческих тел, потных, жарких и избыточных (но прекрасных). В этих реалиях вообще не так уж много места искусству, требующему глубоких познаний в собственной истории и в собственных противоречивых кодах, требующему от производителя/потребителя непрекращающейся рефлексии и свободного потока ассоциаций, уводящих его в нужном, дальнем, неизвестном направлении – в пустоту, в вакуум. Да, я считаю, автор имеет право на дидактику. Я уверен, что есть вещи, о которых можно сказать предельно просто и четко. Да так жестко, чтобы сказанное нельзя было сразу же маркировать как очередное «свободное художественное высказывание с элементами призыва»; тем самым обескровив этот призыв, превратить в кирпичик и заложить его в стену этой кельи-башни слоновых черепов и слоновьего навоза, возведенную современными художниками, критиками и кураторами посреди общества. Башня, которая шатается давно и достраивается регулярно и на поддерживание которой от неминуемого/вожделенного обрушения рекрутируется всё больше и больше простых граждан, как на достраивание Федерации или Охты скоро будут всем миром собирать средства. Но были и другие башни. Было и другое строительство, было и другое — даже и то самое касталийское самозабвенное копание в знаках и игра в них, игра всерьез. Было и другое кропотливое усердное творчество. На занятия, которым, вроде бы, в нашем постиндустриальном обществе должно было бы по логике появиться время, благодаря тому что весь реальный материальный труд: обеспечение потребностей этого общества в еде-питье-одежде и крове, выведен в незаметные, неведомые, ненавязчивые, не портящие стерильный вид из окна и многообещающую, умиротворяющую перспективу реки Москвы/Невы/моря, области. Дома строят турецкие, молдавские, украинские рабочие, одежду шьют бельгийские дизайнеры, китайские потогонные фабрики, а корм сам растет в избытке на полках супермаркетов. В этих благоприятнейших условиях (для некоторых, конечно, не для всех, для определенных слоев только) высвободившиеся время и силы на созидание и потенциально возможное усердное изучение, на созерцание и осмысление, на противопоставление себя и своего искания непобедимой энтропии и хаосу, могли бы пойти на что-то еще. Если не на создание, то на познание, на попытку разобраться в том, что уже есть. Но никто «не хочет ничего знать». Этот один из самых распространенных симптомов всеобщей усталости, усталости культуры от самой себя, отторжения избытка информации, неспособности уже разобраться в ней, нежелания читать тексты, а желания писать в блог текстики, обмениваться смайликами, рисовать буковки и послужил главной темой, основным конфликтом, вокруг которого я позволил себе выстроить работу.
|